14 мая 1911 года в тюрьме умер революционер Богдан Кнунянц, отбывавший ссылку в селе Обдорск. Этого пламенного революционера отмечал сам Владимир Ленин. В честь него названа одна из улиц Салехарда.
«Три месяца ссылки и побег» так назвал свои воспоминания о ссылке в Обдорске (ныне г. Салехард) профессиональный революционер Богдан Кнунянц. После подавления вооруженного восстания в 1905 г. он был арестован и осуждён на вечную ссылку, а через два года был отправлен в Обдорск. В самом конце жизни он написал книгу «Избранные произведения (1903-1911 г.г.)», где одна из глав была посвящена его ссылке в заполярном селе. Он много и с теплотой говорит о жителях, о самом селе. В то же время критикуя местную власть, подмечая недостатки.
Уже одно название главы «Три месяца ссылки и побег» много говорит о порядке, который тогда творился в империи и особенно её отдаленных окраинах.
Сибирь издавна была любимым местом, куда можно было надолго или навсегда упечь неугодных и недовольных режимом. Начиная с 1760 г. сюда было разрешено ссылать от крепостных крестьян, потом очередь дошла до дворян и царских фаворитов, позже в сибирскую глухомань повезли декабристов. Им всем казалось, что их отправляют на край земли, где выжить практически невозможно, что уезжают они навсегда. Но времена изменились, и в начале XX века у царского правительства появились новые враги – «политические», которые к ссылке относились как к временному неудобству.
Сейчас мало кому известно, что в XIX – начале XX века в Тобольской губернии сложились весьма оригинальные отношения между ссыльными по политическим делам и местной администрацией. Всё-таки официальная идеология большевиков в XX веке и сейчас играет большую роль в изучении истории Сибири. Но рассмотрим некоторые нюансы в этой истории, которая сыграла огромную роль в дальнейшей истории России.
Несмотря на все злобные и беспощадные ярлыки, наклеиваемые на царскую власть, вернее, если быть до конца честным – имперскую, проблемы многочисленных ссыльных власти всё же пытались решать. Напомню, на содержание ссыльных финансы практически не выделялись, и чтобы не умереть с голоду им приходилось искать работу, а вот её-то как раз и не было. Вернее найти было очень трудно. Их нелёгкое положение хорошо понимали чины местной администрации, и даже в какой-то мере сочувствовали им.
Зимой, в обдорской колонии ссыльных случайно узнали о новых правилах «Об облегчении участи ссыльно-поселенцев», который вышел 13 июня 1905 года. Теперь, с ведома полиции, им разрешалось ездить по всему Берёзовскому уезду для заработков, чтобы прокормить себя. Позже, границы передвижения раздвинулись до губернских. Это дозволение выдавалось на шесть месяцев. Так что назвать их совсем уж бесправными было нельзя. А если сравнить с ссыльными при Советской власти, то они были вообще… отдыхали на курорте… можете со мной спорить, но если почитать воспоминания тех «несчастных», в том числе и декабристов, то я живу в ссылке.
Впрочем, у местной администрации тоже было много проблем. Например, Обдорский пристав как-то пожаловался обдорским ссыльным, в какое нелепое положение он поставлен циркулярами, требующими неусыпного контроля за «советскими». Эти приказы исправно издавало его начальство, это вместо того, чтобы реально решать вопросы. Как-то ему прислали громадные объявления от губернатора, которые надо было расклеить по всем улицам села, только этим и ограничивалось всё применение усиленной охраны ссыльных. Хотя полиции не пришлось использовать своих полномочий, так по всему складу местной жизни, ей с этими полномочиями, делать было нечего.
К тому времени во всей Тобольской губернии сложилось так, за побеги политссыльных никто не отвечал. В противном случае, пришлось бы привлекать к ответственности всю администрацию. Поэтому политических стали сдавать под личную ответственность местных властей. Но что мог сделать один урядник с партией ссыльных в двадцать человек? Добавлю, положиться администрации было практически не на кого, потому что крестьяне старались не вмешиваться в отношения между «политиками» и полицией, держась как «нейтральная держава».
Богдан Кнунянц, отбывавший здесь ссылку, отмечал, что «инстинктивное недоверие и оппозиция сибиряка ко всякого рода «начальствам» даёт и тут себя знать.
При подготовке побега ссыльные обращались к оленеводам, чтоб те их вывезли, и, пресекая подобные попытки, обдорский полицейский очень доходчиво им объяснял:
«Конечно, они люди, достойные с нашей стороны не только уважения, но и признательности. Каждый из нас обязан всячески оказывать им содействие. Но всё же не надо забывать и себя. За содействие побегу ссыльнопоселенцев полагается ответственность по суду. Следствие может затянуться года на два и всё это время придётся сидеть в тюрьме. Ведь они всё равно и без всякого содействия убегут, чего же вам подводить себя?».
Этот призыв на кочевников действовал. Быть оторванным даже на короткое время от оленей, для тундровиков значило поиметь уже в ближайшем будущем очень большие проблемы. Ведь за оленями нужно смотреть каждый день в течение всего года, иначе быстро наступит бедность и голод. Так что выбор у них был крайне невелик.
Вообще-то, организация побега была любимой темой во время разговоров между ссыльными и начальством. Как-то в беседе с политическими пристав даже обмолвился:
«Ну, что я могу сделать, если вы убежите перед самой распутицей? Вы предварительно всё организуете и отправитесь на Усу, это приток Печоры за Уралом, когда вокруг Обдорска не останется ни одного оленя. Погони за вами я организовать не сумею, сообщить в Берёзов так же. Только месяца через полтора или два сумею известить начальство…».
Для чего он так разоткровенничался сейчас уже не узнать, а впрочем, не так уж и важно. Так что, как это ни покажется удивительным, идея будущего побега была подкинута, вольно или невольно самим судебным приставом. А впрочем, в таких маленьких селениях, где каждый бы в курсе обо всём и обо всех, такую информацию тем более невозможно было сохранить в тайне, ссыльные так или иначе узнали бы, сочувствующих им обдорян было достаточно.
Одним из ярких побегов из суровой Обдорской ссылки стал Б.М. Кнунянц. (почитайте здесь).
Если вкратце, то он недолго пробыл в Обдорске, но оставил прекрасные воспоминания об этом селе. Летом, с помощью друзей по ссылке и местного населения он сбежал. Матросы парохода «Владимир» спрятали его в тёмный шкаф, в котором он совершил путешествие до Тобольска. Рапорт обдорского пристава березёвскому уездному исправнику естественно задержался. Тобольские друзья сумели переправить Кнунянца в Россию, откуда он вскоре бежал за границу. Он оставил свои воспоминания о пребывании в Обдорске «Три месяца ссылки и побег».
После 1917 года, как говорится, наступила уже совсем другая история, когда такой побег сделать было совершенно невозможно.