Сентябрь закончился ровно пять часов двадцать минут назад.
Выхожу во мрак октябрьского утра. Именно мрак – густая тьма застыла в свете фонарных столбов. Еле заметно ее подергивание, когда протягиваю руку и тревожу непривычно ледяное пространство.
Тобольск еще спит под одеялом разрозненных сновидений. Думаю, что с рассветом все они будут забыты или оболганы. Кто-то проснется со странным чувством, будто видел что-то чужое, сокровенное и о чем теперь никому нельзя рассказать. Отмахиваюсь от этих мыслей, как от назойливых мух. Взгляд останавливается на руке: кожа потрескалась – видимо, взаправду холодно, и этот холод не только наружный, но и горящий внутри…
Становится светлее.
Забегаю на автовокзал – семь минут до отправки автобуса. Нервничаю, покусывая сухие губы. Господи, как много в этих людях неведения и пустоты – такой болезненной и заразной, что страшно смотреть им в глаза. И я отворачиваюсь, прячусь взглядом в безграмотно составленных объявлениях.
Что-то в этом утре особенное. Может быть, спонтанность? Настолько неестественная и навязчивая, что я оглядываюсь – а вдруг кто стоит позади, держит в ладонях молчание и не решается им со мной поделиться. Никого.
Дышу – вокзальное ожидание проникает внутрь, наполняя легкие безысходностью и предрешенным концом. Пора уезжать. «Да закрой ты уже эти двери!» – мысленно кричу водителю, нетерпеливо ерзая на сиденье. Кажется, услышал.
***
Ухожу в себя и, наверное, засыпаю. Дорога будит у Мостовой, и я встаю, иду по узкому проходу к автобусным дверям. Непонятная тяжесть осела внутри – хватаюсь за поручень, как за соломинку. Звук приглушеннее, дрожь в ногах и странное притяжение – к неизвестному, пугающему и в то же время необходимому, как воздух.
– Вы точно здесь выходите?
Смотрю в его безжизненные глаза и хочу заплакать. Нет, это не моя остановка, но выхожу – здесь. Водителю я не говорю ничего, только киваю и спешу покинуть автобус, везущий схожесть лиц и судеб пассажиров.
Автобус скрывается за далеким поворотом, и я перехожу на бег. Нельзя останавливаться – лес, раскинувшись по обе стороны от дороги, шепчет, кричит, тянет голые корявые ветки. Что-то хватает меня за ноги, что-то гладит по спине и теребит шапку. Звук, оживший с появлением в этой глуши человека? Или нечто иное, не объясняемое словами?
Пугаюсь сигнала машины. Раздавшись за спиной, он возвращает меня в реальность. Останавливаюсь, чтобы осмотреться и перевести дыхание: глубокая осень желтеет кругом и перешептывается время, прячась за деревьями и не давая себя увидеть.
Я схожу с дороги, следуя указаниям интуиции. В голове – туман, под ногами – белёсый морозящий иней (первый в этом году?). Тепла во мне почти не осталось: руки и губы приобрели синеватый оттенок. А вокруг – ничего, только осень, тонущая в бессловесности.
***
Это царство вечной внутренней мерзлоты, покоя и земного молчания. Я стою напротив его могилы и не могу сдержать слез – не потому, что так принято – плакать по мертвым, а потому, что просто давно не видела дедушку в своих снах.
Разгребаю искусственные цветы, кое-какие отбрасываю в сторону. Земля холодная, почти ледяная. Я ложусь на могилу, прислоняюсь щекой к надгробию и дышу – кладбищенская тяжесть проникает внутрь с воздухом, почти парализуя все мои чувства и как будто даруя покой.
Замечаю не сразу, что меня трясет – то ли от холода, то ли от страха. Звуки становятся громче и навязчивее, и моя тишина разбивается, льдинками рассыпаясь под ногами. Наспех прощаюсь с дедушкой и бегу, забывая закрыть калитку. Что-то чужое опять преследует, пытаясь ударить в спину. Может быть, у меня паранойя? Может быть, это лишь продолжение сна?
Вот еще пару метров до поворота. Моего поворота. В груди горит. Горит на небе и слепит проснувшееся солнце. Я пробегаю кедры и хватаюсь за дорожный знак. «Полуянова». Здесь меня ничто не настигнет – охраняемая силой малой родины, я устало улыбаюсь миру и иду домой. Мама, наверное, уже проснулась.
