Сколько их по России – забытых, исчезнувших сёл? Вокруг одного только Тобольска, наверное, больше десятка, а то и двух. Я поставила себе цель – найти месторасположение таких поселений-призраков и побывать там. Сегодня мне удалось ощутить энергетическую мощь сожженной деревни Крушинских. Но почему ее не стало? И что теперь можно увидеть на территории некогда процветающего села?
***
– Они горели вот здесь, – указывает папа на грязно-бежевый пласт дикого поля.
Я смотрю на траву, на деревья, сливающиеся вдалеке в большую темно-зеленую полосу. Не обладая экстрасенсорными способностями, я бы никогда не догадалась, что нахожусь на огромном пепелище. Папа, кажется, уже не со мной – его взгляд устремлен куда-то вдаль, и я следую за взглядом, однако почти сразу натыкаюсь на стену – время не дает перейти границу, и я остаюсь в 2016 году.
Деревня Крушинских уже стояла здесь в начале XVIII века. Старинное поселение, основанное смелыми людьми… Что же сделало с тобой время? И что сделала с тобой советская власть?
***
Мы выходим из машины, и, словно по команде, начинается снегопад. На дворе еще осень, но осень в Сибири особенная – у нее свои правила и свои причуды. Я почему-то думаю, что снег идет только над нами – в нашей с папой вселенной, здесь, где когда-то жизнь била ключом, а сейчас остановилась, застыла эхом и птичьим надорванным криком.
Папа говорит, что не помнит, было это в конце 70-х или начале 80-х годов прошлого века. Тогда он бегал мальчишкой по дворам, играя в «войнушку», и совершенно случайно стал свидетелем пожара: огромные столбы дыма вздымались к небесам и сотни глаз провожали их – в последний путь.
– Это не деревня горела, – рассказывает папа, – это горела целая страница в истории, и, наверное, мы горели тоже – задыхались в дыме собственного невежества и равнодушия. Тут, конечно, уже никто не жил, и поэтому наша власть не нашла другого более разумного выхода, как сжечь бесхозные дома.
***
Над нами плещется грязное небо, застеленное кучерявыми темно-серыми облаками. Я прикладываю руки к застывшей траве и начинаю жадно вдыхать тихий воздух сельской глубинки – как же здесь хорошо и как же так случилось, что людей насильно заставили покинуть это живописное благодатное место?
До хрущевской политики «укрупнения» тут стояло около 18 домов, сейчас – дикий пустырь, иногда навещаемый рыбаками да лесным зверьем. Мы находимся далеко от людей, но я не чувствую страха – нежилое место (по факту) жилое (по своей энергетике), и мне здесь хорошо. Папа говорит, это потому, что народ тут селился дружный, и даже в голодные годы в деревне Крушинских не было зафиксировано ни одного доноса – если резали колхозную скотину, так мясо делили на всех.
Я вздрагиваю от звука папиного голоса:
– Старики говорят, что раньше, еще в царские времена, в этой деревне жил один богатый человек. Видишь те колки? – Папа указывает на низкорослые осины, желтеющие вдалеке. – Их называют «барскими» – как раз в его честь. Он, по слухам, бежал в Польшу перед приходом советской власти.
***
Папа показывает мне старую мельницу, точнее то, что от нее осталось – два столба, торчащие из речки Усы. Мы стоим на берегу, наблюдая, как маленькая ондатра смотрит то на полынью, то на нас – эдакий обмен взглядами, энергией, чем-то еще. Я пытаюсь подойти поближе, чтобы сфотографировать зверька, но ондатра ныряет, и мне остается лишь созерцать дрожащие круги на воде.
– Я думаю, люди со временем сюда вернутся, – говорит папа, заводя машину. – Все всегда возвращается на круги своя, а эти земли не могут пустовать вечно – не такая у них судьба. В конце концов, многое нами уничтожается и подлежит забвению лишь для того, чтобы когда-нибудь воскреснуть и в памяти, и наяву.
Я молча киваю, соглашаясь с ним. Мы выезжаем на трассу и поворачиваем в сторону дома – деревня Крушинских остается позади. Мне очень хочется поверить в то, что рано или поздно здесь снова поселятся люди, но твердый голос внутри шепчет, что это вовсе не сказка со счастливым концом: добро пожаловать в реальный мир…